Я сижу в сортире и читаю "Rolling Stone",
Венечка на кухне разливает самогон,
Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон,
Ее давно пора будить, но это будет моветон.
Дождь идет второй день,
Нужно спать, но спать - лень,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь спать - наверно, я трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз!
Какая-то "мадам" звонит мне третий раз,
От нее меня тошнит -
Тошнит уже не первый час,
Я говорю ей: "Ненавижу,
Не люблю и не хочу!"
Я отвечаю: "Меня нет-
Я давно ушел к врачу".
Разбиваю телефон,
Иду пить самогон,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь пить - наверно, я трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз.
Часы пробили ровно одиннадцать часов,
Венечка взял сумку с тарой
И без лишних слов
Надел мой старый "макинтош"
И тотчас был таков,
Вера слезла с чердака, чтоб
Сварить нам плов.
Двадцать лет - как нет,
Двадцать бед - один ответ,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь жить - наверно, я трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз!
-
Я сижу в сортире и читаю "Rolling Stone",
Венечка на кухне разливает самогон,
Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон,
Ее давно пора будить, но это будет моветон.
Дождь идет второй день, нужно спать, но спать лень,
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь спать, наверно, я - трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз.
Какя-то мадам звонит мне третий раз.
Он нее меня тошнит, тошнит уже не первый час.
Я отвечаю: "Ненавижу, не люблю и не хочу!"
Я говорю: "Меня здесь нет - я давно ушел к врачу!"
Разбиваю телефон, иду пить самогон.
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь пить, наверно, я - трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз.
Часы пробили ровно одиннадцать часов.
Венечка взял сумку с тарой и - без лишних слов
Одел мой старый макинтош, и тотчас был таков.
Вера слезла с чердака, чтоб сварить нам плов.
Двадцать лет - как бред, двадцать бед - один ответ.
Хочется курить, но не осталось папирос.
Я боюсь жить, наверно, я - трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз.